Intro

    «Нужно ли христианам идти в политику?» –  спросил меня как-то один пастор. Я немного смутился, услышав такой вопрос, тем более что задан он был в присутствии других пасторов. Ответ, который родился в моей голове, я озвучил не сразу, но он явно не соответствовал ожиданиям моего пасторского окружения: «Нужно идти туда, куда призовет Господь».

        Похоже, что эта мизансцена была разыграна еще много веков ранее. Ее главным героем оказался такой же молодой священник из небольшого города Анатот, расположенного неподалеку от Иерусалима. Пророк Иеремия, к которому сам Господь обратился с необычным повелением, явно не ожидал ничего подобного. Это повеление буквально перевернуло привычную жизнь молодого человека.

Казалось бы, каждый должен заниматься своим делом. Крестьяне обрабатывать землю, рабочие вытачивать детали на заводских станках, а священники проповедовать за кафедрой. Проблемы случаются тогда, когда все они бросают выполнение своих прямых обязанностей и выходят на политические митинги. Еще хуже, если среди них оказывается какой-нибудь Гапон, который почему-то решил, что должен быть с народом, и поэтому он оставляет свою кафедру, вместо цитат из Библии вооружается политическими лозунгами и выходит на площадь. Нет, верующему человеку, пастору или священнику нужно держаться подальше от подобного рода перформансов и уж тем более не «тащить эту грязь» в церковь.

Но, похоже, что роль, отведенная Богом для Иеремии, совершенно не предусматривала такой аполитичной позиции пророка. В то же время нельзя сказать, что Иеремия, что называется, «лез в политику». По крайней мере, в нашем обыденном понимании этой фразы. Избегая двух этих крайностей, он совмещал в своих проповедях два измерения человеческой жизни, – личное и общественное, говоря о вопросах политической власти лишь в той мере, в которой они влияли на исполнение Божьих заповедей в жизни отдельного человека и народа в целом.

Подобное неравнодушие дорого обходилось Иеремии, но, видимо, поступить иначе он просто не мог. Можно ли оставаться равнодушным, когда несправедливость и беззаконие достигают таких масштабов, что переходят на качественно иной уровень и перестают быть проблемой отдельных людей, начиная формировать общественную повестку в целом? Можно ли сохранить приватность своей жизни, не обращая внимания на происходящее вокруг, продолжая ограничиваться в таком случае только жизнью частного человека? Можно ли предполагать, что все это разрешится как-нибудь само собой, без моего участия, обусловленного христианским мировоззрением?

Историческая ретроспектива показывает, что подобное, конечно возможно, но точно не соответствует Божественному желанию. И Иеремия здесь не оказывается в одиночестве. Мы можем вспомнить разных церковных деятелей, которые посчитали своим долгом публично критиковать творящееся в обществе беззаконие.  

Можно вспомнить Мартина Лютера, с его речами, обращенными «К дворянству немецкой нации», 95 тезисами, прибитыми к дверям замковой церкви в Виттенберге, и вызвавшими такой бурный общественный резонанс. Думаю, излишне говорить какое влияние они оказали на немецкое общество в частности и на средневековую Европу в целом.

Можно вспомнить Дитриха Бонхеффера – протестантского пастора и теолога, участника антифашистского движения, казненного в немецком концлагере всего за несколько дней до капитуляции Германии. Пасторское служение Бонхеффер понимал явно не в духе политического изоляционизма, предпочитая быть в самой гуще событий и таким образом исполняя свой долг перед Богом. Считая долгом церкви напоминать государству о его ответственности перед Богом, немецкий пастор вновь и вновь доказывал это своим служением и активной социальной позицией.

Еще одним примером может быть Мартин Лютер Кинг и его «I have a dream» – речь на капитолийском холме, в которой он наиболее отчетливо провозгласил свое видение будущего, где белокожие и чернокожие имели бы равные гражданские права. Именно благодаря его усилиям был принят «Закон о гражданских правах» 1968 года, который запрещал дискриминацию в жилищных вопросах по признаку расы, религии или национального происхождения. Принятие этого закона стало данью уважения американского общества к той борьбе с дискриминацией, которую Кинг вел на протяжении многих лет своего служения. Разве это не пример того, как пасторский голос может звучать в защиту притесняемых и унижаемых?

Или же можно упомянуть Ласло Текеша – румынского кальвинистского епископа, участника антикоммунистического движения и соавтора Тимишоарской прокламации, сыгравшего заметную роль в обнародовании преступлений диктаторского режима Николая Чаушеску. Текеш был тем, кто встал на защиту простых людей, которых выселяли из их домов во время ликвидации свыше 15 тысяч трансильванских сел, в рамках программы «систематизации», предусматривавшей возведение гигантских сельскохозяйственных центров в Румынии. В своих проповедях он благословил активное и ненасильственное сопротивление «систематизационной» политике.

Все эти примеры говорят не столько о какой-то политической борьбе, продиктованной общественной конъюнктурой, сколько о стремлении воплотить идеалы Божьего Царства, в котором пленные получают освобождение, притесняемые обретают простор, обездоленные возвращают потерянное, жаждущие справедливости утешаются установлением правды. И все это становится продолжением той библейской традиции, которая была когда-то заложена библейскими пророками.

Иеремия всего лишь часть этой традиции. Однако это очень важная часть, подобно пазлу в общей картине. Без него мы не сможем достроить общую композицию, раскрывающую всю сложность отношений отдельного человека и общества в целом. Конечно, эту тему мы можем найти и у других пророков, но, пожалуй, ни у кого из них она не проявилась так остро, как у Иеремии. Пересечение общественного и личного было обусловлено еще и третьим фактором – Божественным вмешательством. И наличие этого фактора определило весь драматизм повествования. Ведь быть верным Богу означало осудить свой народ, но осудить свой народ – это не только обречь себя на ненависть и притеснения, но и подорвать свою идентичность – ведь ты часть этого народа.

 Эта диалектическая напряженность присуща всей книге Иеремии. Иеремия – это не бесстрастный и эмоционально отстраненный оракул, возвещающий грядущее воздаяние богов, а страдающий, мятущийся и плачущий пророк, который не может остаться равнодушным, видя бедствие своих соотечественников. И это неравнодушие пророка отчетливо видно в том, как он отождествляет себя со своим народом. Читающему библейский текст далеко не всегда понятно, о ком в нем идет речь – об Израиле или о самом Иеремии.

Можно ли остаться в стороне, когда ты видишь преступления своего народа? Можно ли «спрятаться в домике» своей частной жизни или под куполом Божественного призвания (думаю, что сегодня мы чаще слышим фразу «мы граждане небес», которая как бы делает бессмысленным необходимость дальнейшего разговора о всех формах общественной жизни – политической, гражданской, экономической, культурной)? Не является ли это своего рода страусиной попыткой спрятать голову в песке и не говорить о том, что нас окружает?

Всё это отнюдь не праздные вопросы. После 24 февраля 2022 года мы проснулись в другом мире. И в этом мире больше невозможно делать вид, будто ничего не происходит. В нем и без того небольшое частное пространство маленького человека, далекого от политики, сжалось настолько, что ему стало практически невозможно дышать. Более того, в этом мире, словно в мрачном фильме Сергея Балабанова, обнаружилось, что чуть ли ни каждый из нас, подобно героям киноленты, живет в одной комнате с трупом. Этот труп, олицетворяющий растоптанную государственной машиной человечность, разлагается, гниет, источает удушающий запах, но многие по-прежнему продолжают делать вид, что ничего не происходит.

Быть может, кто-то из нас скажет, что сравнение слишком уж резкое и «все не так уж однозначно», но в книге Иеремии мы тоже найдем метафоры и образы, которые словно пощечина или стакан холодной воды приводят нас в чувство и заставляют пересмотреть свой подход к подлинному благочестию. Вот только готовы ли мы заглянуть в эту кроличью нору и узнать, насколько она глубока?