Intro
Казалось бы, каждый должен заниматься своим делом. Крестьяне обрабатывать землю, рабочие вытачивать детали на заводских станках, а священники проповедовать за кафедрой. Проблемы случаются тогда, когда все они бросают выполнение своих прямых обязанностей и выходят на политические митинги. Еще хуже, если среди них оказывается какой-нибудь Гапон, который почему-то решил, что должен быть с народом, и поэтому он оставляет свою кафедру, вместо цитат из Библии вооружается политическими лозунгами и выходит на площадь. Нет, верующему человеку, пастору или священнику нужно держаться подальше от подобного рода перформансов и уж тем более не «тащить эту грязь» в церковь.
Но, похоже, что роль, отведенная Богом для Иеремии, совершенно не предусматривала такой аполитичной позиции пророка. В то же время нельзя сказать, что Иеремия, что называется, «лез в политику». По крайней мере, в нашем обыденном понимании этой фразы. Избегая двух этих крайностей, он совмещал в своих проповедях два измерения человеческой жизни, – личное и общественное, говоря о вопросах политической власти лишь в той мере, в которой они влияли на исполнение Божьих заповедей в жизни отдельного человека и народа в целом.
Подобное неравнодушие дорого обходилось Иеремии, но, видимо, поступить иначе он просто не мог. Можно ли оставаться равнодушным, когда несправедливость и беззаконие достигают таких масштабов, что переходят на качественно иной уровень и перестают быть проблемой отдельных людей, начиная формировать общественную повестку в целом? Можно ли сохранить приватность своей жизни, не обращая внимания на происходящее вокруг, продолжая ограничиваться в таком случае только жизнью частного человека? Можно ли предполагать, что все это разрешится как-нибудь само собой, без моего участия, обусловленного христианским мировоззрением?
Историческая ретроспектива показывает, что подобное, конечно возможно, но точно не соответствует Божественному желанию. И Иеремия здесь не оказывается в одиночестве. Мы можем вспомнить разных церковных деятелей, которые посчитали своим долгом публично критиковать творящееся в обществе беззаконие.
Можно вспомнить Мартина Лютера, с его речами, обращенными «К дворянству немецкой нации», 95 тезисами, прибитыми к дверям замковой церкви в Виттенберге, и вызвавшими такой бурный общественный резонанс. Думаю, излишне говорить какое влияние они оказали на немецкое общество в частности и на средневековую Европу в целом.
Можно вспомнить Дитриха Бонхеффера – протестантского пастора и теолога, участника антифашистского движения, казненного в немецком концлагере всего за несколько дней до капитуляции Германии. Пасторское служение Бонхеффер понимал явно не в духе политического изоляционизма, предпочитая быть в самой гуще событий и таким образом исполняя свой долг перед Богом. Считая долгом церкви напоминать государству о его ответственности перед Богом, немецкий пастор вновь и вновь доказывал это своим служением и активной социальной позицией.
Еще одним примером может быть Мартин Лютер Кинг и его «I have a dream» – речь на капитолийском холме, в которой он наиболее отчетливо провозгласил свое видение будущего, где белокожие и чернокожие имели бы равные гражданские права. Именно благодаря его усилиям был принят «Закон о гражданских правах» 1968 года, который запрещал дискриминацию в жилищных вопросах по признаку расы, религии или национального происхождения. Принятие этого закона стало данью уважения американского общества к той борьбе с дискриминацией, которую Кинг вел на протяжении многих лет своего служения. Разве это не пример того, как пасторский голос может звучать в защиту притесняемых и унижаемых?
Или же можно упомянуть Ласло Текеша – румынского кальвинистского епископа, участника антикоммунистического движения и соавтора Тимишоарской прокламации, сыгравшего заметную роль в обнародовании преступлений диктаторского режима Николая Чаушеску. Текеш был тем, кто встал на защиту простых людей, которых выселяли из их домов во время ликвидации свыше 15 тысяч трансильванских сел, в рамках программы «систематизации», предусматривавшей возведение гигантских сельскохозяйственных центров в Румынии. В своих проповедях он благословил активное и ненасильственное сопротивление «систематизационной» политике.
Все эти примеры говорят не столько о какой-то политической борьбе, продиктованной общественной конъюнктурой, сколько о стремлении воплотить идеалы Божьего Царства, в котором пленные получают освобождение, притесняемые обретают простор, обездоленные возвращают потерянное, жаждущие справедливости утешаются установлением правды. И все это становится продолжением той библейской традиции, которая была когда-то заложена библейскими пророками.
Иеремия всего лишь часть этой традиции. Однако это очень важная часть, подобно пазлу в общей картине. Без него мы не сможем достроить общую композицию, раскрывающую всю сложность отношений отдельного человека и общества в целом. Конечно, эту тему мы можем найти и у других пророков, но, пожалуй, ни у кого из них она не проявилась так остро, как у Иеремии. Пересечение общественного и личного было обусловлено еще и третьим фактором – Божественным вмешател
Эта диалектическая напряженность присуща всей книге Иеремии. Иеремия – это не бесстрастный и эмоционально отстраненный оракул, возвещающий грядущее воздаяние богов, а страдающий, мятущийся и плачущий пророк, который не может остаться равнодушным, видя бедствие своих соотечественников. И это неравнодушие пророка отчетливо видно в том, как он отождествляет себя со своим народом. Читающему библейский текст далеко не всегда понятно, о ком в нем идет речь – об Израиле или о самом Иеремии.
Можно ли остаться в стороне, когда ты видишь преступления своего народа? Можно ли «спрятаться в домике» своей частной жизни или под куполом Божественного призвания (думаю, что сегодня мы чаще слышим фразу «мы граждане небес», которая как бы делает бессмысленным необходимость дальнейшего разговора о всех формах общественной жизни – политической, гражданской, экономической, культурной)? Не является ли это своего рода страусиной попыткой спрятать голову в песке и не говорить о том, что нас окружает?
Всё это отнюдь не праздные вопросы. После 24 февраля 2022 года мы проснулись в другом мире. И в этом мире больше невозможно делать вид, будто ничего не происходит. В нем и без того небольшое частное пространство маленького человека, далекого от политики, сжалось настолько, что ему стало практически невозможно дышать. Более того, в этом мире, словно в мрачном фильме Сергея Балабанова, обнаружилось, что чуть ли ни каждый из нас, подобно героям киноленты, живет в одной комнате с трупом. Этот труп, олицетворяющий растоптанную государственной машиной человечность, разлагается, гниет, источает удушающий запах, но многие по-прежнему продолжают делать вид, что ничего не происходит.
Быть может, кто-то из нас скажет, что сравнение слишком уж резкое и «все не так уж однозначно», но в книге Иеремии мы тоже найдем метафоры и образы, которые словно пощечина или стакан холодной воды приводят нас в чувство и заставляют пересмотреть свой подход к подлинному благочестию. Вот только готовы ли мы заглянуть в эту кроличью нору и узнать, насколько она глубока?
Комментарии
Отправить комментарий